Блог клуба - Идём в музей.

Это могила деда моего мужа - Скворцова Василия Романовича. Возле могилы - мои свёкры.


Как и многие тысячи советских людей, в начале войны он был призван в Красную Армию. Вскоре Василий Романович попал в плен. Лагерь советских военнопленных, находившийся на территории Польши, был просто полем, огороженным со всех сторон колючей проволокой с вышками охраны по периметру. Не было даже бараков. Была поздняя осень, днём лил дождь, а по ночам - мороз. Красноармейцы были в летней форме. Чтобы хоть как-то выжить, прятались от дождя и мороза под трупами умерших от болезней и ран советских солдат (трупы не выносились с территории лагеря). Василий Романович потом рассказывал, что по ночам мокрая пилотка намертво примерзала к голове. До самой смерти он мучился страшными головными болями. Дважды Василий Романович бежал из плена, и оба раза был пойман и возвращён в лагерь. Лишь с приходом Красной Армии узники лагеря были освобождены. К счастью, Василия Романовича минула участь советских воинов, которые после фашистских концлагерей отправлялись в сталинские. Василий Романович служил в хозяйственной части, дошёл до Берлина, но не сразу по окончании войны был демобилизован. Ещё год он работал на восстановлении разрушенного Берлина, и лишь в 1946 году вернулся в свой родной хутор Куго-Ея Егорлыкского района Ростовской области. Никаких боевых наград у него не было, кроме памятной медали к 20-летию Победы над фашистской Германией, но на 9 мая он получал поздравления от военкомата. Василий Романович зарабатывал себе на жизнь тем, что шил сапоги. Шить их он научился в плену. В его обувной мастерской всегда толпились местные мальчишки - они очень любили слушать рассказы Василия Романовича. Умер Василий Романович в 1973 году на 63 году жизни.

Семья Скворцовых. 60-е годы.

Крайний слева - Скворцов Василий Романович, крайняя справа Скворцова Любовь Михайловна, родители моей свекрови.



Мой дед по материнской линии, Глущенко Иван Григорьевич, тоже в самом начале войны был призван в Красную Армию и отправился на фронт. Все мы знаем, как тяжело для Советского Союза проходили первые месяцы войны. Полк, в котором служил Иван Григорьевич, был разбит фашистами и рассеян. Оказавшись в глубоком тылу противника, красноармейцы небольшими отрядами пробирались к своим. Отряд, в котором был мой дед, встретил на своём пути местного мужика на тракторе с прицепом. Спросили у него, есть ли где поблизости немцы. Мужик ответил, что немцы прошли далеко вперёд, их здесь нет, и предложил на тракторе отвезти красноармейцев в деревню. Мужик оказался предателем и завёз солдат прямо к немцам.

Понятное дело, что в концлагере условия жизни были нечеловеческими. Иван Григорьевич и двое его товарищей стали готовиться к побегу. Когда к побегу всё было готово, мой дед настолько обессилел, что не мог даже стоять на ногах. Он отказался бежать, сказав, что сам идти уже не может, а из-за него погибнут и те двое товарищей. Просил их только об одном - сообщить о его судьбе жене - Прасковье Алексеевне (моей бабушке). Совершив удачный побег, пройдя массу проверок и перепроверок, они снова были зачислены в Красную Армию и, проходя через Ростов, зашли к моей бабушке и рассказали ей о судьбе её мужа.

Евдокия Гавриловна Еланская и Иван Михайлович Гурьянов, мои дед и бабушка.

Семья моего деда по отцовской линии, Гурьянова Ивана Михайловича, была большой. Сам он приехал в Ростов-на-Дону из Горького и жил на квартире у моей бабушки (его будущей жены) - Еланской Евдокии Гавриловны. Бабушка была тогда замужем, у неё было пятеро детей. Вскоре тяжело заболел муж Евдокии Гавриловны и, умирая, попросил моего деда не оставлять Евдокию Гавриловну с детьми на произвол судьбы, позаботиться о них. Дед женился на Евдокии Гавриловне, и у них родилось ещё четверо детей. Когда началась война, трое детей один за другим ушли на фронт. С фронта вернулась только старшая дочь - Зоя Еланская. Она служила военным переводчиком.

Николай Гурьянов. Фото начала 1940-х годов.

Николай Иванович Гурьянов (мой дядя) рос хулиганистым, не раз нарушал закон. За один из проступков его осудили, и он попал в тюрьму. В начале войны он сам попросился добровольцем на фронт, сказал, что не хочет, когда идёт такая кровавая война, отсиживаться в тюрьме. Пошёл служить в штрафбат. Последний раз семья видела его в 1943 году. Забегал к родителям, когда его часть была в Ростове. Рассказывал, как воевал, как штрафники первыми ворвались в Таганрог. Говорил, что перед боем им, голодным, уже несколько дней почти ничего не евшим, дали по щедрой чарке спирта и сказали:"А закусывать будете в Таганроге". Рассказывал, что деваться им было некуда: впереди - немцы, сзади - заградотряд. Так лучше пусть убьют немцы, чем свои. Штрафники так стремительно ворвались на окраину Таганрога, что застали немецких офицеров сидящими в ресторане. Их тут же убивали, отбрасывали трупы от столов и жадно ели. Где погиб Николай Иванович, и где его могила, никто не знает. Только знаю, что он был ранен. После госпиталя из штрафбата Николай Иванович был переведён в воинскую часть и погиб уже как красноармеец.

О Михаиле Ивановиче Гурьянове (моём втором дяде) известно только, что погиб он где-то в Восточной Пруссии, под Кёнигсбергом.

Все эти воспоминания отрывочны и сбивчивы, все, кто что-то помнил об этих людях, уже умерли. Написала то, что осталось в памяти, по рассказам родственников. Наверное, потому что Ростов дважды захватывали немцы, нет ни писем, ни похоронок... Фотографий тоже очень мало.
Остались только живое слово и память.

Бабушка моя Евдокия Гавриловна тяжело перенесла уход детей на фронт и полное отсутствие информации о них. Её разбил паралич, она так и не встала на ноги до смерти (умерла в 1957 году). Ещё добавлял тревог 13-ти летний сын, Анатолий (мой отец), который целыми днями пропадал в городе со своим другом, соседским мальчишкой. Нечего и говорить, что такие походы были опасны.

В оккупированном Ростове было голодно. Удачей считалось найти картофельные очистки, их можно было сварить и съесть, но такое случалось редко. Вот и рыскал Анатолий в поисках еды, чтобы прокормить больную мать. С другом они обнаружили место, где стояли немецкие машины с продовольствием. В машинах, крытых брезентом, лежали какие-то ящики. Мальчишки решили стащить один. Пролезли в дыру в заборе, подобрались к машине, вытащили ящик и тут появился часовой. Конечно, мальчишки испугались и замерли на месте с ящиком в руках. Немец посмотрел на них, отвернулся и пошёл дальше...
В ящике оказались галеты. Ребята решили попытать счастье ещё раз. Снова пробрались на склад, но часовой уже сменился, а новый, как только увидел подростков, вскинул автомат и дал очередь. Мой отец успел убежать, а его друг был убит...

Ещё отец рассказывал, что видел, как немцы в парке живьём закопали двух человек. Кто были эти люди и за что их так жестоко казнили, он не знал. Людей заставили самих выкопать яму, сбросили их в неё, засыпали землёй, а сами остались возле ямы, чтобы горожане не освободили казнённых. Земля шевелилась, были слышны стоны, а когда всё закончилось, фашисты прошили рыхлую землю автоматными очередями и ушли...

Много в городе было румынских солдат. Эти остались в памяти как воры, не особенно стремившиеся выполнять приказы. Отец рассказывал, что дров не хватало, вот румыны и наладили свой бизнес. Украдут с какого-нибудь двора поленья и продают их. Постучат в один двор, продадут хозяевам дрова, снова украдут их и продадут в другой двор, и так несколько раз. Служить не очень любили. В Ростове, если человек был медлителен и всюду опаздывал, о нём говорили: "Собирается, как румын за партизанами!".

Прасковья Алексеевна Глущенко, моя бабушка.

Бабушка Прасковья Алексеевна с 5-ти летней дочерью Валентиной (моей мамой) тоже остались в оккупированном городе. Они жили в казачьей станице Александровской (сейчас это часть Ростова-на-Дону). Дом бабушки разбомбили и она с дочкой переселилась к своей старшей сестре Анне. У Анны был большой добротный дом с летней кухней во дворе. Когда немцы захватили город, выгнали хозяев из дома, сами в нём поселились, а женщины с детьми стали жить в кухне. Как-то Прасковья Алексеевна с маленькой Валей шла через двор к кухне. Во дворе сидел один из "постояльцев", видимо, у него было хорошее настроение, и, дурачась он приобнял бабушку за плечи и сказал маленькой Вале:"Это не твоя мама, это моя мама!". Валя закричала:"Уйди, ты немец, у тебя не может быть мамы!" Немец загоготал, как гусак и, довольный собой, ушёл в дом. Это какими же зверями нужно быть, чтобы даже маленький ребёнок понимал, что у них не может быть матери.

Анатолий Иванович и Валентина Ивановна Гурьяновы. Мои родители, дети войны.


Бабушка моего мужа, Александра Андреевна с семилетним сыном Женей (мой будущий свёкр) тоже осталась в оккупированном Ростове. Она и её сестра Евгения жили на Кирилловке (окраина Ростова-на-Дону). Муж Евгении, Карпо Тополян, был на фронте, она осталась в оккупации с тремя детьми. Детей нужно было чем-то кормить и Евгения, как многие ростовчане в то время, поехала на менку. Собрала всё золото, более-менее хорошую одежду и отправилась с несколькими соседями в деревню, чтобы поменять всё это на продукты. Лишь спустя несколько месяцев тело Жени и ещё одной женщины нашли в лесополосе. У Евгении были великолепные густые волосы, только по ним её и удалось опознать. Говорили, что их ограбили и убили местные бандиты...
Младший сын Жени, шестилетний Юра, после похорон матери, надолго перестал говорить, а в его чубе появилась седая прядь... Детей забрала себе Александра Андреевна и заботилась о них, пока их отец не вернулся с фронта.

Александра Андреевна. Фото конца 40-х - начала 50-х годов.

На хуторе Куго-Ея бабушку моего мужа, Любовь Михайловну, немцы тоже выселили с двумя маленькими дочерьми (младшей, моей будущеё свекрови, Анне, было три года) из их дома. Сами поселились в доме, а Любовь Михайловна с детьми жила в летней кухне. Прямо во дворе дома немцы установили пушку. Когда наши войска начали наступление была страшная канонада. Любовь Михайловна с дочками пряталась в погребе. Дом, к счастью, уцелел, но всё вокруг двора было изрыто воронками. Ещё в восьмидесятые годы заросшие травой воронки были заметны.
Отступая, немцы забирали у местных жителей перины, матрацы, подушки, одеяла для своих раненных, которых они увозили с собой. Но уходили в спешке и за хутором побросали всё награбленное. Хуторяне потом ходили разыскивали и забирали свои вещи.

Война принесла много бед и тем, кто воевал на фронте, и их жёнам и детям в оккупации, и труженикам тыла, тяжело было всем. Необходимо всё это помнить, чтобы новоявленные "фюреры" не смогли исказить историю и привить свои идеи новым поколениям.

Пётр Ясыркин. Победитель. 2020 год.

Игорь Кононов. Похоронка.

Ирина Губа. Герои нашего времени. 2020 год.

Игорь Кононов. Они сражались за Родину.

Ольга Сергиенко. На память от деда. 2018 год.

Валерий Величкевич. Недописанное письмо. 2017 год.

Евгения Поступаль. Строки, опалённые войной. 2020 год.

Валерий Величкевич. Теплота надежды. 2018 год.

Дмитрий Гончаров. Воздушный бой над Ростовом. 2019 год.

Валерий Величкевич. Этюд. Освободитель. 2019 год.

Ковалевский-MISSER. Военный натюрморт. 2020 год.

Юрий Шевченко. Память. 2018 год.

Валерий Величкевич. Этюд. Освободитель. 2019 год.